Кактусы в прозе

А. А. Фет «Кактус» 

Корреспондент Плунжер Закорючный «Техника: КАКТУСЫ: СЕКРЕТНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ» 

«АстроЮмористические миниатюры. Вы — кактус!» 

«Похищенный кактус»

Карел Чапек

— Я расскажу вам, — начал пан Кубат, — что случилось со мной этим летом.

Жил я на даче — как это обыкновенно бывает: без воды, без леса, без рыбы, безо всего вообще: но зато в окружении членов народной партии, общества декораторов с предприимчивым председателем во главе, по соседству с фабрикой перламутровых пуговиц и почтой, где восседает старая носатая почтмейстерша; словом, все, как везде и всюду. Так вот, около двух недель предавался я благотворному и оздоровительному воздействию ничем не нарушаемой скуки и вдруг из чего-то понял, что местные сплетницы перемывают мне косточки, а общественное мнение роется в моем грязном белье. Письма я получал настолько тщательно заклеенными, что края конверта прямо-таки лоснились от гуммиарабика. «Ага, — сказал я себе, — кто-то просматривает мою корреспонденцию. Дьявол ее возьми, эту носатую бабу-почтмейстершу!...»

Для почтовых работников, знаете ли, распечатать любой конверт— дело пустяковое. Ну, погоди, думаю, я тебя проучу! Сел к столу и своим самым изысканным почерком начал выводить: «Ах ты страшило почтовое, ах ты сплетница носатая, ведьма хвостатая, трепло паршивое, змея окаянная, хрычовка старая, кочерга, баба-яга», — и так далее. А внизу приписал «Со всем моим почтением Ян Кубат».

Оказывается, чешский язык все-таки богат и меток; в один присест я высыпал на лист бумаги тридцать четыре таких выражения, которые честный и правдивый человек может высказать любой даме, не становясь ни навязчивым, ни чересчур пристрастным. Довольный собой, я заклеил письмо, надписал на конверте собственный адрес и отправился в ближайший город опустить послание в почтовый ящик.

Спустя день побежал я на почту и с любезнейшей улыбкой сунулся в окошечко.

— Пани почтмейстерша, — скрашиваю, — нет ли для меня корреспонденции?

— Я на вac жаловаться буду, негодяй, — зашипела почтмейстерша, бросив на меня такой устрашающий взгляд, каких мне не доводилось встречать.

— Да отчего бы это, пани почтмейстерша? — сочувственно так говорю я. — Уж не прочли ли чего неприятного? И вскоре уехал от греха подальше.

— Ну, это пустяки, — навел критику пан Голан, старший садовник богача Голбена. — Эта проделка была слишком уж безыскусна. Мне хотелось бы рассказать, как я сцапал похитителя кактусов. Вам, разумеется, известно, что господин Голбен — большой любитель кактусов; его коллекция — поверьте, я не преувеличиваю, — стоит не менее трехсот тысяч, даже если не считать уникальные экземпляры. Но у господина Голбена одна слабость: любит он выставлять свою коллекцию всем на обозрение. «Голан, — говорит он мне, — это такое благородное увлечение, что нужно его в людях развивать и пестовать». А по-моему, когда этакий захудалый кактусовод рассматривает, скажем, нашего золотого Грузона за двенадцать сотен, у него только понапрасну щемит сердце — ведь таким ему никогда не завладеть. Но, коли уж на то хозяйская воля, пожалуйста, пусть себе смотрит.

Однако в прошлом году стали мы замечать, что кактусы у нас исчезают, исчезают вовсе не самые яркие, которые каждый хочет у себя завести, а именно самые редкостные экземпляры; как-то мы недосчитались Echinocactus wislizenii, в другой раз graessneri, затем пропала Wittia, импортируемая прямо из Коста-Рики, за ней Species nova, которую нам послал Фрич, а там Melocactus leopoldii, уникальный экземпляр, какого в Европе никто не видел уже больше полувека, и, наконец, Pilocereus fimbriatus из Сан-Доминго, единственный экземпляр, прижившийся в Европе. Как видно, похититель был знаток. Вы не можете себе представить, как бушевал старый Голбен.

— Господин Голбен, — говорю я, — закройте-ка вы свою оранжерею, и с кражами будет покончено.

— А вот и нет, — раскричался старик, — такое благородное начинание должны видеть все; а ваш долг — изловить мне этого поганца; прогоните старых сторожей, наймите новых, подымите на ноги полицию и всех, кого положено!

Нелегкое это дело; если у вас тридцать тысяч горшочков, то сторожа возле каждого не поставишь. Тем не менее нанял я двух полицейских инспекторов-пенсионеров, велел им глаз не спускать с оранжереи, и тут у нас исчез Pilocereus fimbriatus — только вмятина от горшочка в песке осталась. Меня это так разобрало, что я сам принялся выслеживать похитителя.

Если хотите знать, истинные любители кактусов — нечто вроде секты дервишей; по-моему, у них у самих вместо усов отрастают шипы и глохидии, настолько они поглощены своею страстью.

У нас в Чехии две таких секты: Кружок кактусоводов и Кактусоводческое общество. Чем они отличаются, не имею понятия, по-моему, одни верят в бессмертную душу кактусов, а другие попросту приносят им кровавые жертвы; словом, сектанты взаимно ненавидят и преследуют друг друга огнем и мечом, на земле и в воздухе. Так вот, отправился я, значит, к председателям этих сект и со всей доверительностью спросил, не подскажут ли они, кто из враждующей с ними секты, к примеру, мог украсть Голбеновы кактусы. И когда я перечислил наши пропавшие драгоценности, оба с полной уверенностью заявили, что ни один из членов неприятельской секты похитить таковые не способен, поскольку «все они там тупицы, глупцы, сапожники, недоучки и никакого понятии не имеют о том, что такое Wislizenii или Graessneri, не говоря уж о Pilocereus fimbriatus»; что же касается собственных членов, то они ручаются за их честность и благородство, украсть они не могут ничего, разве что кактусы; и если бы кто из них такого Wislizenii заполучил, то не преминул бы показать остальным, чтобы насладиться поклонением и фанатическими оргиями в его честь, но об этом им, председателям, ничего не известно. После этого оба почтенных мужа пожаловались, что, кроме двух признанных, кое-как «терпимых» обществом сект, существуют еще дикие кактусоводы, и вот они-то хуже всех; эти дикари по причине необузданности страстей не смогли ужиться даже с официальными умеренными сектами и вообще предаются ереси и порокам. Уж они-то не остановятся ни перед чем.

Не преуспев у этих двух господ, я залез на раскидистый клен в нашем парке и начал думать. Клянусь вам, лучше всего размышлять, сидя на дереве; там чувствуешь себя как-то более свободным, покачиваешься себе тихонько и смотришь на все словно бы свысока; философам, по-моему, в самый раз жить среди ветвей — как иволге. На этом клене я и обдумал свой план. Сперва я обежал знакомых садовников, спрашивая всех подряд: «Братцы, не гниют ли у вас какие кактусы? Старому Голбену они нужны для опытов». Таким образом, я скопил сотню-другую уродцев и за одну ночь затолкал их в Голбенову коллекцию. Два дня я молчал, н на третий день поместил во все газеты следующее сообщение:

«Всемирно известная коллекция Голбена под угрозой!

Как стало известно, большая часть уникальных оранжерей г-на Голбена охвачена новой, до сих пор не известной болезнью, занесенной, скорее всего, из Боливии. Болезнь поражает преимущественно кактусы, некоторое время протекает латентно, а позже выражается в гниении корней, шейки и тела кактусов. Поскольку заболевание представляется весьма заразным и разносится пока не распознанными микроспорами, коллекция Голбена для обозрения закрыта».

Дней через десять — все это время мы вынуждены были скрываться, чтобы нас не допекали расспросами встревоженные любители кактусов, — я послал в газеты еще одну заметку такого содержания:

«Удастся ли спасти коллекции Голбена?

Как стало известно, профессор Маккензи из Кью определил заболевание Голбена, как особый род тропической плесени (Malacorhiza paraguayensis Wild) и рекомендовал обрызгивать пораженные экземпляры настойкой Гарварда-Лотсена. До сих пор лечение настойкой, которое широко проводится в оранжереях Голбена, проходило вполне успешно. Раствор можно приобрести и у нас в таком-то и таком-то магазине».

К моменту выхода этого номера газеты один тайный агент уже сидел в указанной лавчонке, а я устроился у телефона. Не прошло и двух часов, как этот агент позвонил мне и сообщил, что злодея уже схватили. А еще через десять минут я сам держал и тряс за шиворот маленького, тщедушного человека.

— Почему вы меня трясете? — протестовал человечек. — Я ведь пришел купить известный раствор Гарварда-Лотсена.

— Знаю, — отвечал я. — Только никакого такого раствора не существует, так же как нет никакой неизвестной болезни, а вот вы ходили в оранжереи красть кактусы из коллекции Голбена, мошенник проклятый!

— Слава тебе господи! — вырвалось у человечка, — так, значит, никакой болезни нету? А я-то десять ночей не спал от страха, боялся, что заразятся остальные мои кактусы!

Ухватив человечка за шиворот, я втолкнул его н машину и отправился вместе с ним и тайным агентом на его квартиру. Знаете, такого собрания кактусов я еще не видывал. Человечек этот снимал крохотную каморку — приблизительно так три на четыре метра — на чердаке дома в районе Высочан, — в углу на полу лежало одеяло, стояли столик и стул, а остальное пространство было сплошь заполнено одними кактусами; но какими редкостными и в каком порядке — вы бы посмотрели!

— Ну, так что он у вас стащил? — спросил тайный агент. а я все глядел, как этот разбойник трясется и глотает слезы.

— Послушайте,— говорю я агенту. — На самом деле это не столь уж ценно, как мы думали; передайте своему начальству, что этот господин украл кактусов приблизительно так крон на пятьдесят и что я разберусь с ним сам.

Агент ушел, а я сказал злоумышленнику:

— Ну вот что, голубчик, сперва соберите в кучку, что вы у нас унесли.

Человечек быстро-быстро заморгал, потому что слезы готовы были брызнуть у него из глаз, и прошептал:

— А нельзя ли мне все-таки отсидеть срок в тюрьме?

— Нет, — заорал я, — сперва верните краденое!

Тут он начал собирать один горшок за другим и отставлять в сторону; их набралось около восьмидесяти, — мы даже не представляли себе, сколько кактусов у нас не хватает, — скорее всего, он крал у нас уже долгие годы. Спокойствия ради я еще прикрикнул:

— И это называется все?

Слезы полились у него из глаз; он вынул еще один беленький кактус Delaetii и одну Carnegiea, присоединил их к другим и, захлебываясь от плача, взмолился:

— Честное слово, ваших у меня больше нет.

— Это мы еще проверим! — бушевал я. — А теперь признавайтесь, как вы ухитрились перетаскать все эти горшки!

— Это было так, — заговорил он, запинаясь, и от волнения у него запрыгал кадык. — Я ... я... гм... переодевался в платье...

— Какое платье? — взвизгнул я.

Тут он залился румянцем от смущения и, заикаясь, произнес:

— Женское, с вашего позволения ...

— Господи, — удивился я, — да почему же в женское платье?

— П-потому что, — заикался он, — на обшарпанную старуху никто не обратит внимания... Да и вообще, — добавил он почти победно, — никому в голову не придет подозревать женщину в чем-либо подобном. Знаете, женщины подвержены всевозможным страстям, но они сроду не собирали коллекций. Вам доводилось хоть раз в жизни встретить женщину, которая владела бы коллекцией марок или жуков, первоизданий или еще чем-нибудь в том же роде? Никогда в жизни, ваша милость! У женщины нет такой основательности и... и фанатизма. Женщины так ужасающе трезвы, ваша милость! И знаете, самое большое различие между нами и ними в том, что одни мы занимаемся коллекционированием. По-моему, вселенная — это большое собрание светил; и, видимо, бог — мужчина что надо, раз он собирает коллекции миров, оттого их такое бесчисленное множество. Черт побери, если бы у меня было столько простора и средств, как у него! Знаете, я ведь выдумываю новые породы кактусов! И даже вижу их во сне; вот, например, кактус с золотистыми волосиками и небесно-голубыми цветочками, как у горечавки, — я назвал его Cephalocereus nympha aurea Racek; дело в том, что моя фамилия Рачек, с вашего позволения, либо Mamillaria colubrina Racek или Astrophytum caespitosum Racek.

Какие изумительные возможности, сударь! Если бы вы знали...

— Погодите, — прервал я его, — а как же вы уносили горшочки с кактусами?

— За пазухой, извините, — застыдился он. — Они так приятно щекочут...

Вы знаете, у меня уже не хватало духу забрать у него эти кактусы.

— Послушайте, — предложил я, — давайте я отвезу вас к старому Голбену, пусть он сам надерет вам уши.

Вот была встреча, когда эти двое обнюхали друг друга! Целую ночь они провели в оранжереях и обошли все тридцать шесть тысяч горшков!

— Голан, — сказал мне потом старый хозяин, — это первый человек, который в состоянии понять, что такое кактусы!

Не прошло и месяца, как старый Голбен со слезами и благословениями отправил новоявленного знатока по имени Рачек собирать кактусы в Мексику; оба свято верили, что где-то там и растет Cephalocereus nympha aurea Racek. Несколько месяцев спустя мы, однако, получили поразившее нас известие, что пан Рачек погиб, приняв прекрасную и мученическую смерть. Он обнаружил у каких-то индейцев священный кактус Чикули, а этот Чикули — к слову сказать — единородный брат бога отца, и то ли он ему не поклонился, то ли даже похитил, только милейшие индейцы, связав пана Рачека, посадили его на Echinocactus visnaga Hooker, большой, как слон, усеянный шипами, длинными, словно русские штыки, вследствие чего наш соотечественник, предоставленный собственной судьбе, испустил дух. Так окончил жизнь похититель кактусов.

Кактус

А. А. Фет

Несмотря на ясный июльский день и сенной запах со скошенного луга, я, принимая хинин, боялся обедать в цветнике под елками, — и накрыли в столовой. Кроме трех человек небольшой семьи за столом сидел молодой мой приятель Иванов, страстный любитель цветов и растений, да очень молодая гостья.

Еще утром, проходя чрез биллиардную, я заметил, что единственный бутон белого кактуса (cactus grandiflora), цветущего раз в год, готовится к расцвету.

— Сегодня в шесть часов вечера, — сказал я домашним, — наш кактус начнет распускаться. Если мы хотим наблюдать за его расцветом, кончающимся увяданием пополуночи, то надо его снести в столовую.

При конце обеда часы стали звонко выбивать шесть, и, словно вторя дрожанию колокольчика, золотистые концы наружных лепестков бутона начали тоже вздрагивать, привлекая наше внимание.

— Как вы хорошо сделали, — умеряя свой голос, словно боясь запугать распускающийся цветок, сказал Иванов, — что послушались меня и убрали бедного индийца подальше от рук садовника. Он бы и его залил, как залил его старого отца. Он не может помириться с мыслию, чтобы растение могло жить без усердной поливки.

Пока пили кофе, золотистые лепестки настолько раздвинулись, что позволяли видеть посреди своего венца нижние края белоснежной туники, словно сотканной руками фей для своей царицы.

— Верно, он вполне распустится еще не скоро? — спросила молодая девушка, не обращаясь ни к кому особенно с вопросом.

— Да, пожалуй, не раньше как к семи часам, — ответил я.

— Значит, я успею еще побренчать на фортепьяно, — прибавила девушка и ушла в гостиную к роялю.

— Хотя и близкое к закату, солнце все-таки мешает цветку, — заметил Иванов. — Позвольте я ему помогу, — прибавил он, задвигая белую занавеску окна, у которого стоял цветок.

Скоро раздались цыганские мелодии, которых власть надо мною всесильна. Внимание всех было обращено на кактус. Его золотистые лепестки, вздрагивая то там, то сям, начинали принимать вид лучей, в центре которых белая туника все шире раздвигала свои складки. В комнате послышался запах ванили. Кактус завладевал нашим вниманием, словно вынуждая нас участвовать в своем безмолвном торжестве; а цыганские песни капризными вздохами врывались в нашу тишину.

Боже! Думалось мне, какая томительная жажда беззаветной преданности, беспредельной ласки слышится в этих тоскующих напевах. Тоска вообще чувство мучительное: почему же именно эта тоска дышит таким счастьем? Эти звуки не приносят ни представлений, ни понятий; на их трепетных крыльях несутся живые идеи. И что, по правде, дают нам наши представления и понятия? Одну враждебную погоню за неуловимою истиной. Разве самое твердое астрономическое понятие о неизменности лунного диаметра может заставить меня не видать, что луна разрослась на востоке? Разве философия, убеждая меня, что мир только зло, или только добро, или ни то ни другое, властна заставить меня не содрогаться от прикосновения безвредного, но гадкого насекомого или пресмыкающегося или не слыхать этих зовущих звуков и этого нежного аромата? Кто жаждет истины, ищи ее у художников. Поэт говорит:

     Благоговея богомольно
     Перед святыней красоты. ⁽¹⁾

Другой высказывает то же словами:

     Не кончив молитвы,
     На звук тот отвечу
     И брошусь из битвы
     Ему я навстречу. ⁽²⁾

Этому по крайней мере верили в сороковых годах. Эти верования были общим достоянием. Поэт тогда не мог говорить другого, и цыгане не могли идти тем путем, на который сошли теперь. И они верили в красоту и потому ее и знали. Но ведь красота-то вечна. Чувство ее — наше прирожденное качество.

Цыганские напевы смолкли, и крышка рояля тихонько стукнула.

— Софья Петровна, — позвал Иванов молодую девушку, — вы кончили как раз вовремя. Кактус в своем апофеозе. Идите, это вы нескоро увидите.

Девушка подошла и стала рядом с Ивановым, присевшим против кактуса на стул, чтобы лучше разглядеть красоту цветка.

— Посмотрите, какая роскошь тканей! Какая девственная чистота и свежесть! А эти тычинки? Это папское кропило, концы которого напоены золотым раствором. Теперь загляните туда, в глубину таинственного фиала. Глаз не различает конца этого не то светло-голубого, не то светло-зеленого грота. Ведь это волшебный водяной грот острова Капри. Поневоле веришь средневековым феям. Эта волшебная пещера создана для них!

— Очень похоже на подсолнух, — сказала девушка и отошла к нашему столу.

— Что вы говорите, Софья Петровна! — с ужасом воскликнул Иванов; — в чем же вы находите сходство? Разве в том только, что и то и другое — растение, да что и то и другое окаймлено желтыми лепестками. Но и между последними кричащее несходство. У подсолнуха они короткие, эллиптические и мягкие, а здесь, видите ли, какая лучистая звезда, словно кованная из золота. Да сам-то цветок? Ведь это храм любви!

— А что такое, по-вашему, любовь? — спросила девушка.

— Понимаю, — ответил Иванов. — Я видел на вашем столике философские книжки или по крайней мере желающие быть такими. И вот вы меня экзаменуете. Не стесняясь никакими в мире книжками, скажу вам: любовь — это самый непроизвольный, а потому самый искренний и обширный диапазон жизненных сил индивидуума, начиная от вас и до этого прелестного кактуса, который теперь в этом диапазоне.

— Говорите определеннее, я вас не понимаю.

— Не капризничайте. Что сказал бы ваш учитель музыки, услыхав эти слова? Вы, может быть, хотите сказать, что мое определение говорит о качествах вещи, а не об ее существе. Но я не мастер на определения и знаю, что они бывают двух родов: отрицательные, которые, собственно, ничего не говорят, и положительные, но до того общие, что если и говорят что-либо, так совершенно неинтересное. Позвольте же мне на этот раз остаться при своем, хотя и одностороннем, зато высказывающем мое мнение...

— Ведь вы хотите, — прервала девушка, — объяснить мне, что такое любовь, и приводите музыкальный термин, не имеющий, по-моему, ничего общего с объясняемым предметом.

Я не выдержал.

— Позвольте мне, — сказал я, — вступиться за своего приятеля. Напрасно вы проводите такую резкую черту между чувством любви и чувством эстетическим, хоть бы музыкальным. Если искусство вообще недалеко от любви (эроса), то музыка, как самое между искусствами непосредственное, к ней всех ближе. Я бы мог привести собственный пример. Сейчас, когда вы наигрывали мои любимые цыганские напевы, я под двойным влиянием музыки и цветка, взалкавшего любви, унесся в свою юность, во дни поэзии и любви. Но чтоб еще нагляднее оправдать слова моего приятеля, я готов рассказать небольшой эпизод, если у вас хватит терпения меня выслушать.

— Хватит, хватит. Сделайте милость расскажите, — торопливо проговорила девушка, присаживаясь к столу со своим вязанием.

— Ровно 25 лет тому назад я служил в гвардии и проживал в отпуску в Москве, на Басманной. В Москве встретился я со старым товарищем и однокашником Аполлоном Григорьевым. Никто не мог знать Григорьева ближе, чем я, знавший его чуть не с отрочества. Это была природа в высшей степени талантливая, искренно преданная тому, что в данную минуту он считал истиной, и художественно-чуткая. Но, к сожалению, он не был, по выражению Дюма-сына, из числа людей знающих ⁽³⁾ (des hommes qui savent) в нравственном смысле. Вечно в поисках нового во всем, он постоянно менял убеждения. Это они называют развитием, забывая слово Соломона, что это уже было прежде нас ⁽⁴⁾. По крайней мере он был настолько умен, что не сетовал на то, что ни на каком поприще не мог пустить корней, и говаривал, что ему не суждено просперировать ⁽⁵⁾. В означенный период он был славянофилом и носил не существующий в народе кучерской костюм. Несмотря на палящий зной, он чуть не ежедневно являлся ко мне на Басманную из своего отцовского дома на Полянке. Это огромное расстояние он неизменно проходил пешком и вдобавок с гитарой в руках. Смолоду он учился музыке у Фильда и хорошо играл на фортепьяно, но, став страстным цыганистом, променял рояль на гитару, под которую слабым и дрожащим голосом пел цыганские песни. К вечернему чаю ко мне нередко собирались два, три приятеля-энтузиаста, и у нас завязывалась оживленная беседа. Входил Аполлон с гитарой и садился за нескончаемый самовар. Несмотря на бедный голосок, он доставлял искренностию и мастерством своего пения действительное наслаждение. Он, собственно, не пел, а как бы пунктиром обозначал музыкальный контур пиесы.

— Спойте, Аполлон Александрович, что-нибудь!

— Спой в самом деле! — И он не заставлял себя упрашивать. Певал он по целым вечерам, время от времени освежаясь новым стаканом чаю, а затем, нередко около полуночи, уносил домой пешком свою гитару. Репертуар его был разнообразен, но любимою его песней была венгерка, ⁽⁶⁾ перемежавшаяся припевом:

     Чибиряк, чибиряк, чибиряшечка,
     С голубыми ты глазами, моя душечка!

Понятно, почему эта песня пришлась ему по душе, в которой набегавшее скептическое веяние не могло загасить пламенной любви, красоты и правды. В этой венгерке сквозь комически-плясовую форму прорывался тоскливый разгул погибшего счастья. Особенно оттенял он куплет:

     Под горой-то ольха,
     На горе-то вишня;
     Любил барин цыганочку, —
     Она замуж вышла.

Однажды вечером, сидя у меня один за чайным столом, он пустился в эстетические тонкости вообще и в похвалы цыган в особенности.

— Да, — сказал я, — цыганской песни никто не споет, как они.

— А почему? — подхватил Григорьев, — они прирожденные, кровные, а не вымуштрованные музыканты. Да и положение их примадонн часто споспешествует делу. Любовь для певца та же музыка. Эх, брат! — вскрикнул он вдруг, вытирая лоб пестрым платком, — надо показать тебе чудо. Ты знаешь, я часто таскаюсь в Грузины ⁽⁷⁾ в хор Ивана Васильева ⁽⁸⁾. Он мой приятель и отличный человек. Там у них есть цыганочка Стеша. Ты ее не знаешь? Не заметил?

— Где же мне ее было заметить? Я почти нигде не бываю.

— Ну, так надо тебе ее увидать. Во-первых, она — прелесть. Какие глаза и ресницы и, я знаю твою страсть к волосам, какие волосы? Но этого мало. Надо, чтобы ты ее услыхал с глазу на глаз. Бедняжка влюблена в одного гусара. Я его видел. Действительно красавец, каналья. А ты знаешь, как хор ревниво бережет своих примадонн. Тут брат, идиллиями не возьмешь. Выкупи! — а на это мало охотников. Уж не знаю, как они там путаются. Но, видно, дело не выгорает, а девочка-то врезалась. После обеда хор-то разойдется отдыхать, а она возьмет гитару да сядет под окошечко, — словно кого поджидает. Запоет, и слезы градом. Тут нередко Иван Васильев подойдет и вполголоса ей вторит. Жалко, что ли, ему ее станет, или уж очень забористо она поет, только, поглядишь, он тут как тут. Вот как бы тебя подвести под эту штуку, ты бы узнал, как поют. Поэзия — да и только! Да вот, чем: откладывать, я завтра к тебе приду в двенадцать часов, а в час мы поедем. Ведь ваша братия, кавалеристы, плохие ходоки.

— Да как же, любезный друг, я-то вотрусь? Ведь она при мне ж петь не станет.

— Ну, это я как-нибудь оборудую. Едем, что ль?

— Хорошо, приходи.

На другой день хотел было я велеть запрячь свою скромную пролетку, но подумал: Григорьев без гитары не придет. Убеждать его — дело напрасное. А куда я в мундире поеду через всю Москву с каким-то не то кучером, не то торбанистом, что подумает плац-адъютант? Я велел нанять извозчичью карету. В двенадцать часов вошел Григорьев с гитарой, в поддевке, в плисовых шароварах в сапоги, словом, по всей форме.

— Что ж это мы в карете? — спросил он.

Я сослался на зубную боль, которою, в добрый час молвить, во всю жизнь не страдал. Однако он догадался, и начались препирания.

Тем не менее мы доехали до Грузин и бросили карету невдалеке от цыган. Григорьев быстро зашагал звонить, а я подоспел вовремя, когда дверь отворили.

В передней уже слышалось бряцание гитары и два голоса.

— Это она, — шепнул Григорьев, и вошел в залу. Я за ним.

— Здравствуйте, Стеша! — сказал он, протягивая руку сидящей у окна девушке с гитарой. — Здравствуй, Иван Васильевич! Продолжайте, я вам не помеха.

Но девушка, ответив на его рукожатие, бросила недоверчивый взгляд в мою сторону и, положа гитару на стол, быстро пошла к двери, ведущей во внутренние покои. Григорьев так же быстро заступил ей дорогу и схватил ее за рукав.

— Куда вы? Что за вздор? Ну, не хотите петь, не пойте. Что ж из себя дикую птицу корчить? Для кого? Иван Васильевич, да уговори ее посидеть с нами! Я пришел ее, дорогую, проведать, а она вон. Ну, садитесь, садитесь, моя хорошая, — говорил он, подводя ее на прежнее место. Начался разговор про разные семейные отношения членов хора, в продолжение которого Григорьев, между речами, под сурдинкой наигрывал разные мотивы. В течение всей этой сцены я, чтобы скрыть свое неловкое положение, пристально рассматривал в окно упряжку стоявшего по другую сторону улицы извозчика, словно собирался ее купить.

— Присядьте, — сказал мне подошедший Иван Васильев. Я сел.

— Ты об нем не беспокойся, — сказал Григорьев, — он; братец, не по нашей музыкальной части. Его дело — лошади. Он, пока мы поболтаем, пусть себе посидит да покурит.

Я махнул отчаянно рукой и снова обернул голову к окну изучать извозчика. Между тем Григорьев, наигрывая все громче и громче, стал подпевать. Мало-помалу сам он входил в пассию, а как дошел до своей любимой:

     Под горой-то ольха,
     На горе-то вишня;
     Любил барин цыганочку —
     Она замуж вышла —

очевидно, забыл и цель нашего посещения и до того загорелся пением, что невольно увлекал и других. Когда он хлестко запел:

     В село красно стеганула.
     Эх — стеганула,
     Моя дорогая —

ему уже вторил бархатный баритон Ивана Васильева. Вскоре, сперва слабо, а затем все смелее, стад проникать в пение серебряный сопрано Стеши.

— Эх, господи! Да что же я тут вам мешаю, — воскликнул Григорьев. — Мне так не сыграть, а не то чтобы спеть. Голубушка Стеша, спойте что-нибудь, — прибавил он, подавая ей ее гитару.

Она уже без возражений запела, поддерживаемая по временам Иваном Васильевым. Слегка откинув свою оригинальную, детски задумчивую головку на действительно тяжеловесную с отливом воронова крыла косу, она вся унеслась в свои песни. Уверенный, что теперь она не обратит на меня ни малейшего внимания, я придвинул свой стул настолько, что мог видеть ее почти в профиль, тогда как до сих пор мог любоваться только ее затылком. Когда она запела:

     Вспомни, вспомни, мой любезный,
     Нашу прежнюю любовь ⁽⁹⁾ —

чуть заметная слезинка сверкнула на ее темной реснице. Сколько неги, сколько грусти и красоты было в ее пении! Но вот она взяла несколько аккордов и запела песню, которую я только в первой молодости слыхивал у московских цыган, так как современные петь ее не решались. Песня эта, не выносящая посредственной певицы, известная:

     «Слышишь ли, разумеешь ли».

Стеша не только запела ее мастерски, но и расположила куплеты так, что только с тех пор самая песня стала для меня понятна, как высокий образчик народной поэзии. Она спела так:

     Ах ты злодей, ты злодей,
     Добрый молодец.
     Во моем ли саду
     Соловей поет,
     Громко свищет.
     Слышишь ли,
     Мой сердечный друг?
     Разумеешь ли,
     Жизнь, душа моя?

Песня исполнена всевозможных переливов, управляемых минутным вдохновением. Я жадно смотрел на ее лицо, отражавшее всю охватившую ее страсть. При последних стихах слезы градом побежали по ее щеке. Я не выдержал, вскочил со стула, закричал: браво! браво! и в ту же минуту опомнился. Но уже было поздно. Стеша, как испуганная птичка, упорхнула.

— Что же вы на это скажете, скептическая девица? Разве эта Стеша не любила? Разве она могла бы так петь, не любя? Стало быть, любовь и музыка не так далеки друг от друга, как вам угодно было утверждать?

— Да, конечно, в известных случаях.

— О скептический дух противоречия! Да ведь все на свете, даже химические явления, происходят только в известных случаях. Однако вы льете воды и вам надо рано вставать. Не пора ли нам на покой?

Когда стали расходиться, кактус и при лампе все еще сиял во всей красе, распространяя сладостный запах ванили.

Иванов еще раз подсел к нему полюбоваться, надышаться, и вдруг, обращаясь ко мне, сказал:

— Знаете, не срезать ли его теперь в этом виде и не поставить ли в воду? Может быть, тогда он проживет до утра?

— Не поможет, — сказал я.

— Ведь все равно ему умирать. Так ли, сяк ли.

— Действительно.

Цветок был срезан и поставлен в стакан с водой. Мы распрощались. Когда утром мы собрались к кофею, на краю стакана лежал бездушный труп вчерашнего красавца кактуса.

Примечания:

Впервые: Рус. вестник, 1881, Э 11, с. 233-238. Перепечатано: Воспоминания, с. 415-429. Рассказ Фета посвящен эпизоду, относящемуся к 1856 г., когда он, служа в гвардии, отпросился в годовой отпуск; в это время Григорьев тяжело переживал безответную любовь к Л. Я. Визард и создавал свой цикл стихотворений «Борьба», куда входит его знаменитая «Цыганская венгерка».

«Правда о кактусах»

Алекс Экслер

Рынок в маленьком городке. Раннее утро. Лелик, поеживаясь от холода, торгует кактусами. К нему прицепилась любопытная бабка.
— Милок! А чаво это такое? Чаво это ты тут торгуешь?
— Это, бабуль, картошка такая.
— А почему зеленая?
— Так холодно пока. Утро.
— А чего с колючками?
— Сорт такой. Побреешь — и вари ее спокойно.
— А-а-а-а-а: Так я, милок, так и не поняла — чаво это такое ты тут торгуешь?
— Я же сказал — картошка это. Побреешь — и варишь, поняла?
— Поняла. Только не поняла — а чего это за фрукт такой?
— Бабка! Ты — русская?!?!?!?!
— Что ты, милок, конечно русская!
— Вот я, еврей, тебе русским языком говорю — КАРТОШКА ЭТО!

(реальный случай из жизни Лелика)

С дрожью в душе я приступаю к разговору о кактусах. Этих паразитах на теле современного компьютерного человечества. А почему — с дрожью? Почему у меня дрожат руки, колени и спинные мОзги? А потому, что адептов кактусов — много среди нас. Мне уже приходили угрозы после статьи о «святых» письмах, где я вскользь, как оказалось, выдал главную и страшную тайну: КАКТУСЫ ВОВСЕ НЕ СПАСАЮТ КОМПЬЮТЕРНУЮ ЧАСТЬ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА ОТ РАДИАЦИИ. Просто по причине отсутствия этой самой радиации. Поэтому эффект от их присутствия перед монитором полностью эквивалентен эффекту от наличия перед монитором горшка из-под кактуса. Или любого другого горшка, в котором что-то растет или кто-то сидит.

Я много лет проводил журналистское расследование и выяснил, что в далеком 1985 году мексиканское ЦРУ (оно там называется ЦТБ — центральное текиловое бюро) разработало мощную программу продвижения своей текилы в разные страны и континенты. Текила — это напиток, приготавливаемый из агавы. Некоторые считают агаву разновидностью кактуса, хотя это не так, но в сознании простых людей во всех странах текила — это кактусовая водка. И Россия, к сожалению, попала в скорбный список стран, которые были должны подвергнуться текиловой экспансии. Должен признать, что хитрые мексиканцы весьма четко и научно подошли к этой проблеме. Для каждой страны был разработан свой сценарий внедрения. В Америке, например, в сознание простых людей активно внедрялся коктейль из текилы с кока-колой (что сразу дало увеличение сбыта на 20%). Затем был выпущен мультфильм, где Микки-Маус скакал по прериям, врезался в кактус и от нагноения ран его спас сок, который был добыт из этого кактуса (сбыт увеличился еще на 20%). И, наконец, мексиканцы сделали самый важный шаг: в процессе обследования платья Моники Левински рядом со слезами (это не опечатка) спермы было обнаружено несколько капель текилы (эксперт, разумеется, был тайным адептом текиловой экспансии, и его впоследствии разоблачили в Чили, но дело было сделано: продажи текилы увеличились еще на 30%). Во Франции хитроумные мексиканцы объявили, что только после запивания стопкой текилы порции лягушиных лапок у французов перестает возникать жуткий прыгательный синдром, который всегда появляется после запивания лапок простым французским вином или коньяком (после этого бутылки с «Бужоле» сиротливо стояли на полках, покрытые пылью, а темпераментные французы со страшной силой скандалили в очередях за текилой). В Италии изобретательные мексиканцы, маскируясь, назвали свою кактусовку — «Текилла», после чего запустили в продажу под видом старинного итальянского напитка, так что знаменитой «граппе» пришлось отступить. Даже израильтянам они ухитрились всучить свою кактусовку, и это несмотря на то, что народ Израиля еще со времен своего знаменитого туристического путешествия предпочитал напиток «сакойшех» (два кристалла сахарина на ведро воды и пить холодным, чтобы кайф не пропадал).

И только на России они несколько обломали зубки. Разумеется, детей кактусовых прерий именно наша страна интересовала прежде всего. Ибо давно известно, что героические россияне выпивают раза в два больше, чем остальные страны вместе взятые. Но первичная экспансия у них не получилась. Расклеенные по всей стране с плакаты с веселым алкашом Кузьмичем, который держал в руке огромную бутыль с надписью «Tequila» дали нулевой эффект. Ибо кто станет покупать неизвестную заграничную отраву, когда есть вполне известная наша родная отрава? Обошедшиеся в миллионы долларов плакаты с надписями «Лизни, сосни, кусни», которые пытались заинтересовать россиян сложным процессом употребления, также оказались совсем неэффективными. Ибо с какой это стати какие-то мексиканцы станут учить нас — чем закусывать?!?!?! Если напиток нормально не закусывается соленым огурцом или квашеной капусткой, — топчись он конем, такой напиток!

Поняв, что нас так просто не завоюешь, мексиканцы решили действовать исподволь. Все-таки — такой огромный рынок сбыта, по сравнению с которым вообще ничего рядом не стояло: в смысле — не лежало. Первоначально была поставлена задача распространить кактусы по глубинкам и ширинкам нашей необъятной родины. В школах ЦТБ специальные агенты были обучены всем методам текило-лингвистического программирования, после чего кактусовое завоевание России началось! Кто хоть немного сомневается в моих словах, вспомните кактусовый бум начала восьмидесятых! На любом углу продавались кактусы. Везде они скрыто рекламировались! Вспомните ужасную сцену, как на рынке несчастный алкаш, который пришел с тремя рублями опохмелиться, тратит трешку на этот жуткий зеленый шарик (адепты текилы специально приучали алкашей тратить деньги на кактусы). Во всех скромных домах национальные российские деревья — герань, фикус, настурция и авокадо — были нагло вытеснены этими колючими пришельцами. По телевизору Эдуард Хиль пел: «Кактусы в цвету-у-у-у-у — весны цвяте-е-е-енье!». Советскому народу внушалось, что кактус, дескать, красиво цветет. И ЭТИ ЦВЕТНЫЕ КЛЯКСЫ ОНИ НАЗЫВАЛИ ЦВЕТЕНИЕМ! А МЫ В ЭТО ВЕРИЛИ! Вся страна, весь народ были охвачены этой кактусовой лихорадкой. Но мексиканцы были не очень довольны. Несмотря на то, что кактусы стояли в каждом доме на подоконнике, выпивающая половина человечества не очень-то на них обращала внимание. Вот тогда натекилившимися мексиканскими учеными в пыльных кактусовых лабораториях было принято нестандартное решение: надо использовать компьютерный бум в России; если в каждом доме у каждого компьютера будет стоять несколько кактусов, то в один прекрасный момент глава семьи, находящийся в состоянии жуткой алкогольной интоксикации, попробует перегнать сок кактуса и получит нечто похожее на текилу. Слух о чудесных свойствах этой небритой картошки мгновенно разнесется по всей Руси великой, после чего рынок можно считать завоеванным.

Сказано? Сделано. Если у кого-то остались хоть мизерные сомнения в правдивости приведенных мною фактов, вспомните — с какой скоростью мониторы во всех конторах окружились этими зелеными паразитами. А ведь практически не было никакой рекламы. Даже в газетах о кактусах почти не писали. Тем не менее, весь народ в едином порыве (даже в самой глухой деревне) — взял и поставил кактусы перед мониторами. Текило-лингвистическое программирование сработало во всей своей красе. И это несмотря на то, что кактус перед компьютером всегда приносил жуткий вред. Науки известны случаи, когда пользователь, заигравшись, терял контроль над ситуацией, а этот зеленый овощ впивался несчастному юзеру в щеку всеми своими когтями. Были ситуации, когда кактус нарочно падал со стола прямо на причинные места несчастных людей, поверивших этому гнусному обману. А уж случаи, когда начальник наклонялся к сотруднику, чтобы дать ему новое задание, а кактус располосовывал рукав начальника как домохозяйка — селедку, — просто ни в какие ворота не лезет. И вот — свершилось! Текила прочно вошла во многие русские дома. Мы забыли свою гордость! Мы забыли свои исконные русские напитки. Дошло уже до того, что любимый народный «Ерш» делается из пива с текилой. Экспансия произошла! Мы завоеваны! Алюминь!

Понятно, что теперь мексиканцы не тратят огромные деньги, чтобы поставлять сюда кактусы или распевать о чудесных успехах небритой картошки в борьбе с мониторами. Они, дорогие друзья, уже получают свои денежки, а не тратят. Поэтому кактусы сейчас не продаются на каждом углу, да и у монитора их встретишь не часто. ЦТБ уже не сжимает так крепко свою карающую лапу, так что даже в центральной прессе иногда появляются робкие статьи о том, что, дескать, может быть кактусы и не так уж полезны в борьбе с железным другом — компьютером. Может быть даже и я сумею выжить после опубликования этой статьи, и меня не бросят в багажник черной машины и не отправят пожизненно пахать на текиловых плантациях. Кто знает? Но я решился на этот шаг, и меня не остановить! Друзья! Я все скажу! Я выложу всю правду, в том числе и матку, прямо в глаза! Вспомните — как мы раньше пили! Рюмка водки — хлюп, огурчик — хрусь! Блеск, красота и прекрасные национальные традиции. А теперь: Тьфу! Противно смотреть. Собирается вся семья, на стол ставится (чур меня, чур) бутыль с текилой, все как дурачки сыплют себе соль на все места, капают лимончиком, а потом происходит это дружное: лизнули, булькнули, куснули. Ужас и кошмар! Вы бы хоть раз на себя со стороны посмотрели. Только сомбреро не хватает.

Друзья мои! Остановитесь! Сопротивляйтесь экспансии! Сохраним наши собственные традиции! Уберите к чертовой матери всех этих игольчатых паразитов с окна. Вспомните, как кот Мурзик гулял по подоконнику и уколол себе все эти: как их: Вспомните, как папашка подошел к окну, случайно чихнул, а потом ему три дня вырезали из лица двадцать четыре маленьких паршивых кактусенка! Подумайте о здоровье ваших близких! Разве об настурцию или герань кот Мурзик уколол бы себе эти: как их? Только похихикал бы, и все! Разве папашка, чихнумши, испортил бы себе анфас об фикус? Нет, конечно. Только полный рот пыли набрал бы, но это не смертельно. Соотечественники! Братья и сестры по Вере и Клаве! Я знаю — мой трубный глас проникнет в ваши сердца! Читайте это воззвание! Давайте его читать всем вашим знакомым! Распечатывайте на принтере и вешайте на стены контор, где остался хоть один кактус! Вперед! Заре навстречу! Кактусизм — не пройдет! Ура, товарищи! (раздаются бурные и продолжительные аплодисменты, которые Экслер уже не слышит, так как лежит лицом на столе, а рядом валяется пустая бутылка из-под «Tequila Gold»).

© 1999 Alex Exler
www.exler.ru

Техника: КАКТУСЫ: СЕКРЕТНЫЕ ТЕХНОЛОГИИ

Корреспондент Плунжер Закорючный

Вернувшийся из США корреспондент редакции нашего познавательного издания привез с собой сенсационные данные, буквально потрясшие нашу редакцию. Еще бы! Ведь нашему корреспонденту впервые удалось собрать доселе неведанные, удивительные подробности применения на практике уникальных свойств загадочного растения — кактуса.

Все мы слышали и знаем о свойстве кактуса защищать от вредоносных излучений. В основе феномена защитных свойств кактусов лежит их способность подавлять электромагнитные поля. Изучение этого явления, получившего название кактусомагнитной редукции, началось много лет назад. Интересно, что повод для начала исследований, как это часто бывает, американским ученым дали российские специалисты, рассказавшие американским коллегам о вошедшем в широкое употребление в различных организациях России народном методе уменьшения вредоносных излучений компьютерных мониторов.

Мы встретились на одной из научных конференций, — рассказывает доктор Макс Велл, руководитель лаборатории кактусомагнитной редукции. — В одной из приватных бесед, так сказать за чашкой кофе, русские описали нам технику использования кактусов в России.

Тогда особое, можно сказать неизгладимое, впечатление на доктора Велла произвели изображенные собеседником на салфетке данные о том, как путем установки от трех до пяти кактусов на расстоянии 5-17 см от источника вредоносного излучения — схематично был показан монитор дисплея ПК — удавалось существенно снизить утомляемость работников и в несколько раз повысить производительность их труда, что особенно отразилось на оперативности разбора сложных логических задач-пасьянсов.

Описанное российскими коллегами явление подтолкнуло американских исследователей к всестороннему изучению проблемы. Буквально через год в одной из российских структур была закуплена опытная партия кактусов, успешно применявшихся в секретариате для противодействия мониторам одного из корейских производителей. Также был тайно вывезен крупный образец кактуса Cactaceae Epiphyllum, использовавшийся для изоляции полей СВЧ-печи, стоявшей в кабинете директора.

Предварительные исследования американцев полностью подтвердили существование кактусомагнитной редукции, изложенной на салфетке. Также было установлено, что способность к ней присуща и другим кактусам, а не только произрастающим в России.

Это была действительно радостная весть, — вспоминает Макс Велл. — Это означало, что нам не придется платить сотни тысяч долларов за привозимые, часто и, теперь уже можно об этом сказать, просто нелегально, из-за океана образцы. Вместо этого мы можем воспользоваться местными видами! Это было просто замечательно! Тем более, что сэкономленные деньги все равно пошли на улучшение жилищных условий наших сотрудников.

В апреле того же года группой доктора Велла был получен многомиллионный грант от правительства Соединенных Штатов на развертывание специальной лаборатории и полигона для изучения возможности применения кактусомагнитной редукции в народном хозяйстве.

Научная работа буквально закипела: по настоящее время группой Макса Велла выпущенно более сотни статей и две монографии по вопросу кактусомагнитной редукции. К сожалению, в основном это закрытые работы, так как в последнее время исследованиями лаборатории заинтересовалось оборонное ведомство США.

Мы полностью подтвердили существование кактусомагнитной редукции, — добавляет доктор Шреди Герр, ведущая сотрудница лаборатории доктора Велла. — Физическая суть этого феномена состоит в способности специальных желез, расположенных в основании колючки кактуса (в ареолах — прим. ред.), модулировать электромагнитное поле, возникающее в результате согласованного передвижения заряженных частиц внутри циркуляторной жидкости кактуса.

Таким образом, посредством колючки, служащей антенной, в окружающем кактус пространстве создается противополе, способное гасить электромагнитные поля сходным с явлением интерференции образом. Способность к кактусомагнитной редукции в той или иной мере присуща всем видам кактусов, за исключением специально выведенных бесколючковых кормовых кактусов. Однако наиболее сильно эта способность выражена у двух видов: Cerus и Mammilaria.

В настоящее время лабораторией ведутся исследования по выведению специальных видов кактусов со значительно усиленными свойствами подавления полей. Уже выращены опытные образцы на основе вида Carnegia. У специализированных кактусов — значительно увеличенные колючки с развитой пространственной структурой, напомнившей нашей редакции антенну типа «волновой канал».

Открытие кактусомагнитной редукции стало весьма продуктивным стимулом к разработке новых видов вооружений. Нашему корреспонденту удалось узнать некоторые подробности перспективных проектов лаборатории доктора Велла в этой области.

У нас уже есть заказ на выращивание серии особо крупных кактусов-подавителей, — рассказывает доктор Шреди Герр. — Пентагон планирует использовать их для противодействия радарам самолетов противника. Ведь, как вы понимаете, принцип действия современных радаров основан на излучении электромагнитных волн, а наши кактусы их успешно подавляют.

Лаборатория активно сотрудничает с одной из автомобильных компаний в разработке передвижного шасси для кактусов.

Только представьте, какую экономию средств сулят такие кактусы в случае замены ими штатных мобильных помехопостановщиков в вооруженных силах США! — восклицает доктор Макс Велл в беседе с корреспондентом нашей редакции.

Также, группой доктора Велла по заказу одной известной корпорации выводится кактус с плоским стеблем, наподобие вида Opuntia. Покрытием из этих кактусов предполагается заменить морально устаревший композит, применяемый для покрытия фюзеляжей самолетов, выполненных по технологии снижения радиолокационной заметности «Стелс», новая технология уже получила название «Cactfly».

Как смог разглядеть наш корреспондент, в списках перспективных разработок лаборатории кактусомагнитной редукции значатся: портативный комплекс для подавления радиостанций противника, специальный компактный набор из нескольких малоразмерных кактусов для подавления разнообразных встраиваемых подслушивающих устройств и ряд других, еще более замечательных, устройств, описания которых наш корреспондент разглядеть не смог.

Мы планируем заняться исследованием механизма управления излучениями колючек, — сказали доктора Герр и Велл в конце беседы с нашим корреспондентом. — Ведь если нам удастся контролировать механизм управления фазой волны, излучаемой колючкой, мы сделаем революцию в прикладной голографии!

Уже покидая пределы лаборатории кактусомагнитной редукции, наш корреспондент сумел обратить внимание сотрудников на стоявший в углу одного из ангаров защитный кактусовый костюм для работы вблизи источников радиоактивного излучения. Однако, рассмотреть костюм поближе мешали два охранника, теперь уже цепко державших нашего корреспондента под локти.

Работа лаборатории доктора Велла устремлена в будушее, а будушее, несомненно, за удивительным и еще до конца не познанным растением Кактус.

Источник: Папирус с картинками, познавательные рассказы www.PAPYRUS.ru

АстроЮмористические миниатюры. Вы — кактус!

Смайл

Представляете, просыпаетесь вы утром, а вместо постели... горшок с землей! Как вы будете выглядеть, став кактусом?

ОВЕН
20 МАРТА - 19 АПРЕЛЯ

Кактус-Овен — яркий, колючий, привлекающий к себе внимание. Он обязательно цветет большими яркими цветами, а когда не цветет — все равно топорщит колючки во все стороны, так что не заметить его невозможно. А если рядом растет еще один кактус — они даже могут начать бодаться.

ТЕЛЕЦ
20 АПРЕЛЯ - 20 МАЯ

Мягкий, но довольно массивный. Колючек мало, и те спрятаны под кудрявым пухом. Весь кактус выглядит кругленьким, но при этом изящным, пушистым и обаятельным. Цветет обязательно по весне, крупными красивыми цветами. Да и в остальное время украшает собой комнату не хуже розы.

БЛИЗНЕЦЫ
21 МАЯ - 20 ИЮНЯ

Двойняшки-кактусы, растущие в одном горшочке. Рассаживать их нельзя ни в коем случае — на самом деле, это одно растение. И ведут себя одинаково — то одно, то другое, то воды, то света, а то вдруг цвести начнут — оба одновременно, и даже цветки одинаковые. О как!

РАК
21 ИЮНЯ - 21 ИЮЛЯ

Если Рак вообще может быть кактусом (он же колючий!!) — то это будет что-то очень маленькое, трогательно сидящее в своем горшочке, с небольшими аккуратными цветочками, весь такой домашний и уютный. Кактус-Рак похож на котенка, и его невозможно представить растущим где-нибудь вне дома, без заботливого ухода, на открытом воздухе.

ЛЕВ
22 ИЮЛЯ - 23 АВГУСТА

Это кактус, поражающий в самое сердце — необыкновенный и великолепный. Если бы на кактусах росли яблоки и бананы, то это был бы именно кактус-Лев, больше просто некому. Но даже и без яблок этот кактус представляет собой что-то такое, что вы раньше никогда не видели, и даже не подозревали, что это существует.

ДЕВА
24 АВГУСТА - 22 СЕНТЯБРЯ

На беленьком аккуратненьком подоконничке, точно посередине, стоит беленький аккуратненький горшочек, а в нем беленькое.. ой, нет, зелененькое аккуратное растение, все параметры которого выдержаны строго в соответствии с ГОСТ — простите, забыла какой номер (ни одна Дева мне такого не простит).

ВЕСЫ
23 СЕНТЯБРЯ - 22 ОКТЯБРЯ

О-о-о! Видели когда-нибудь такую лохматую, пушистую очаровашку? Об эти кактусы можно уколоться, только если очень-очень постараться — если так уж захотелось, проще отыскать для этой цели иголку в стоге сена. Кактусы-Весы мягки и очаровательны, милы и пушисты. А уж когда цветут...

СКОРПИОН
23 ОКТЯБРЯ - 22 НОЯБРЯ

Это Кактус с большой буквы. Настоящий пустынный колючий кактус. Он несет в себе дух пустыни, песка и свободы, ярких звезд и длинных караванов. Даже совсем небольшой скорпионий кактус создает вокруг себя атмосферу диких неисследованных пространств и не дает забыть за повседневными делами об огромном таинственном мире.

СТРЕЛЕЦ
23 НОЯБРЯ - 21 ДЕКАБРЯ

Задорный кактус, с торчащими во все стороны колючками. Иногда мне кажется, что он даже шевелится — вроде не дотрагиваешься, а он как-то уколет. Не сильно, а так, играючи. Просто чтобы внимание к себе привлечь. Часто это очень смешной кактус. Большими они вряд ли вырастут, скорее напоминают детей. Если при взгляде на кактус вам кажется, что ему весело— это Стрелец...

КОЗЕРОГ
22 ДЕКАБРЯ - 19 ЯНВАРЯ

Строгие формы, основательность, даже серьезность. Серьезный кактус. По нему сразу понятно, что это именно кактус, а не какие-нибудь тут хухры-мухры, он стоит точно на своем месте, и колючек у него ровно столько, сколько нужно. Никаких лишних финтифлюшечек, а цветет он строго раз в 100 лет. Этот кактус может быть директором пустыни, если понадобится.

ВОДОЛЕЙ
20 ЯНВАРЯ - 18 ФЕВРАЛЯ

Это что-то необычное, но не шокирующее, а просто своеобразное. Немного чудаковатый, такой вот себе-на-уме-кактус. Никакой великой миссии он не выполняет, а просто стоит и смотрит на все — всегда удивленно. Корнями — в земле, иголками — витает в облаках.

РЫБЫ
19 ФЕВРАЛЯ - 19 МАРТА

Загадочное растение. Этот кактус проводит большую часть времени в медитации. Окружающий мир его мало интересует, чаще он погружен в себя. Медленно и задумчиво подрастает, и выглядит совершенно обычным, а потом вдруг зацветает фиолетовыми колокольчиками.

Смайл
Газета «Пятое Измерение»

Сказка «Rastaman-tale»

(автор неизвестен)

... а еще в петербургском ботаническом саду живет Насекомое. Названия у Насекомого никакого нет, потому что ученые, когда его однажды увидели, пришли к заключению что такого Насекомого не бывает.

Почти всё время Насекомое неподвижно стоит в самом углу ботанического сада — притворяется будто оно дерево граб. Посетители могут запросто на него поссать или даже вырезать на нём слово Х.. — оно даже не пошевелится. Это потому что Насекомому всё на свете Пофиг, кроме цветка кактуса Царица Ночи, который цветёт только один раз в три года и только одну ночь.

Кактус Царица Ночи сам по себе довольно таки хреновый, и цветок у него, если сказать честно, весьма такой пожухлый, но зато считается, что если кто успеет этот цветок сожрать, пока он совсем не обвалился, тому будет дана власть над одной шестой частью суши или моря, или гадов морских или подземных — это как кому повезёт, всё равно не угадаешь. Поэтому Насекомое приставлено к этому цветку следить, чтобы его никто не сожрал, ибо нельзя давать смертным людям такой большой власти — они от неё сильно портятся.

А то еще в тридцать втором году, когда Насекомое еще не было приставлено, в Ленинград приезжал Гитлер, тогда ещё приличный человек, будто бы туристом — навестить могилку своего дедушки на Васильевском острове, а сам притворился дураком и пролез ночью в ботанический сад через дырку в заборе. А из этого потом вон чего вышло.

После этого Силы Небесные или может быть Враг Рода Человеческого приставили к цветку Насекомое, и некоторое время всё было тихо, но году в девяносто пятом что ли, Насекомое замешкалось и бывший президент-ельцын успел сожрать цветок и быстро-быстро куда-то укатил. И дана ему была власть над всеми пернатыми в южной части тихого океана, а нахрена ему эти пернатые — никто президенту-ельцыну не объяснил, и так он до сих пор ничего про них полезного не придумал. Но Насекомое всё равно на него за цветок обиделось и должно теперь отыскать его и откусить ему голову. Поэтому президента-ельцына на всякий случай спрятали в секретный бункер, а тот весёлый, которого иногда ещё показывают по телевизору — он ненастоящий.

Нынешний президент-путин тоже давно примеряется к этому цветку, но он не такой дурак как президент-ельцын, поэтому велел учёным из ботанического сада сначала как следует изучить Насекомое. Но учёные все отказались, потому что Насекомого не бывает. Президент-путин хотел их всех за это расстрелять, но ему пока такая власть над людьми не дана, так что он просто приказал отключить в ботаническом саду свет и горячую воду. Если учёные не одумаются, то кактус Царица Ночи скоро засохнет, и Насекомое тогда издохнет от горя или всех нас сожрёт — это пока ещё точно не известно.

Анекдоты о кактусах:

Сидят в джунглях две мышки и вдруг слышат страшный крик Тарзана.
Одна мышка — другой:
— Опять он зверей пугает.
Вторая:
— Да нет, он уже всех давно распугал. Наверно снова не рассчитал длину лианы и высоту кактуса.

Штирлиц шел с Мюллером по переулку, и вдруг они увидели в витрине магазина сто восемьдесят четыре кактуса.
«Явка провалена», — догадался опытный разведчик.

— Обман, кругом обман, — сказал ежик, слезая с кактуса.

Учитель:
— Кто мне скажет, чем питаются ежики?
Вовочка:
— Точно не знаю, но скорее всего кактусами.

Ёжики — это вам не кактусы... Их кормить надо!

По раскаленной зноем пустыне катится нолик и под одним из кактусов замечает восьмерку:
— Ну надо же! Такая жара, а они любовью занимаются!

Сидит мужик грустный перед окном с кактусом.
Его спрашивают:
— Чего такой грустный?
— Да вот ежика подарили больного — третий день с горшка не слазит... :(